Выпускник ГИТИСа Борис Голдовский: Через куклу легко оценить и понять людей, человека, время

Выпускник театроведческого факультета ГИТИСа, художественный руководитель Московского театра кукол Борис Голдовский в интервью порталу «Вести.ру» рассказал о развитии театра и вспомнил как ГИТИС повлиял на выбор его жизненного пути. Беседу он начал с одной интересной истории, которая доказывает, что в театре кукол у каждой куклы есть своя потрясающая история.

— Некоторое время назад одна из съёмочных групп «Мосфильма» обратилась в музей Театра Образцова с просьбой помочь подобрать кукол и реквизит для очередного кинопроекта. Для съёмок подошел небольшой французский переносной театрик с надписью на кукольной ширме Guignol (Гиньоль — главный персонаж традиционного французского кукольного театра — аналог русского Петрушки). Ширма и шесть кукол в музее представляли традиционный французский кукольный театр. Через несколько дней художник-реставратор музея Александр Лигусов стал готовить этот театрик к съёмкам. И вдруг при расчистке старой краски художник обнаружил на ширме три бумажных ярлычка. Надпись первого гласила: «Александровский дворец. Половина наследника. Игральная. № 333». Второго — была лаконична «№ 5603». На третьей – стояла надпись «Paradis des enfants, Paris».

Стало понятно, что этот кукольный театр — куклы и ширма — изготовлены по специальному заказу популярной в начале прошлого века парижской компанией игрушек «Paradis des enfants» (фр. — «Детский рай»), располагавшейся в то время на пересечении улиц Риволи и де Лувр. Иногда по желанию клиента куклы получали и портретное сходство. Среди кукол этого детского игрушечного театрика шесть кукол обнаруживают сходство с императорской четой – Николаем II и Александрой Фёдоровной (на её голове — крепление для диадемы, в которой императрица изображена практически на всех портретах), вдовствующей императрицей Марией Федоровной, няней великих княжон (в простом платье), другом семьи светлейшим князем Константином Александровичем Горчаковым (в традиционном костюме Полишинеля). Шестая кукла – Арлекин, но необычно бородатый, в чёрной маске – Григорий Распутин. Причем, у ближнего круга головы вырезаны из дерева — их можно было бить по голове. А остальные из папье-маше, и их по голове бить нельзя.

Этот театр кукол был создан специально для домашних кукольных представлений в Александровском дворце. После отречения и ссылки императорской семьи имуществом дворца занималась особая Художественно-историческая комиссия. В её работе, кстати, участвовали и известные деятели культуры: Георгий Лукомский, Эрих Голлербах, Александр Бенуа. После Октябрьской революции интерьеры Александровского дворца были открыты для посещения. Однако вскоре советская власть закрыла этот «мемориал», распределив экспонаты по музеям, где они выставлялись чаще всего анонимно. Так Театр кукол Наследника Алексея попал в Музей игрушек под руководством известного ученого-искусствоведа Николая Дмитриевича Бартрама. А когда музей перевозили из Москвы в Загорск (так в те времена назывался Сергиев Посад), Сергей Владимирович Образцов эту ширму с гиньолями поставил у себя в музее. Но были советские годы, а тут царская семья — как её демонстрировать? Поэтому информацию тщательно закрасили, и так она стояла до начала XXI века под названием «Французский гиньоль». Почти роман.

— Можно на основании одного гиньоля детектив написать!

— Можно. Обнаружить такое — было счастье, но я вдруг подумал, как неловко: у ребенка забрали игрушку, и всю семью расстреляли… И я отдал кукольный театр обратно в Александровский дворец, в ту же Игральную комнату, чтобы она там стояла. Потом у меня были неприятности, но обошлось…

—И если в Царское село приехать, и ширмочку, и гиньоль можно увидеть?

— Конечно, все там! А копию можно увидеть в музее Театра Образцова, где все рассказано, где есть фотографии царской семьи. И можно сравнить фотографии с лицами кукол. Вообще истории кукол всегда странные…

— Раз уж мы углубились в историю кукол, почему вы с самого начала выбрали кукольное дело?

— Почему я их выбрал? Так же, как и все кукольники, я сначала понимал, что мне нужно идти в театр — и все! Несмотря на то, что семья у меня инженерная, вся семья в авиации. Отец — довольно известный авиаконструктор, мама — на авиационном производстве. Один двоюродный брат и сейчас в Подмосковье космосом занимается, другой двоюродный брат в Нижнем Новгороде до недавнего времени был главным конструктором наших подводных аппаратов.

— Технари, словом.

— Абсолютные технари. И для отца была трагедия, когда я объявил, что иду в театр. Я после школы понимал, что в театр — значит, в актёры. Ну, куда еще?

— Конечно. Кто такие режиссёры, сценаристы?

— Конечно. Актёры — на сцене. И я мечтал о сцене, причем заразился театром очень рано, где-то в третьем-четвертом классе. Жил я на Садово-Кудринской в доме Антона Павловича Чехова (в то время это была коммунальная квартира), а рядом — ГДРЗ, он тогда был Домом радио. Меня туда забрали в качестве «юного диктора» на детские радиоспектакли, «Пионерские зорьки»… На наши записи приходили и чудесные старые актёры Малого театра. Там я и заразился театром. В классе в седьмом-восьмом пошел в Народный театр ЗИЛ — очень известный в то время. Им руководил режиссёр Ленкома Сергей Львович Штейн, играл Василий Лановой, Валерий Носик. Актеры «Современника»… Я поступил туда в студию, где у нас подобралась хорошая компашка, человек десять: Юрка Богатырев, Сашка Миндадзе, который потом в кино ушел. Я, естественно, пытался везде поступить учиться на актёра. Меня не брали, и в общем-то, наверное, правильно. Но в театр все равно очень хотелось, поэтому меня взяли осветителем в Театр имени Моссовета. Это было роскошное время: только что выпустилась студия Завадского, совершенно молодые Терехова, Саша Леньков, Борис Щедрин…

— То есть, вы хотели работать в театре, но так, чтобы недалеко от дома?

— Да! Там от Садовой Кудринской рядом — 10 минут пешком. В Моссовете проработал несколько лет. Видимо, работал хорошо, потому что в армию меня сразу не отпустили: театр мне дал бронь на год, за который я снова пытался поступить, но также безуспешно. Брали меня сначала в танковые войска под Москвой в Таманскую гвардейскую мотострелковую, но бронь закончилась, и меня забрали в морфлот.

— Тогда во флоте служили три года.

—Да, забрали сразу на три года. Полгода учился в учебном отряде в Кронштадте — колоритный город, мощный такой. Получил там специальность электрика надводных кораблей I ранга и водолаза. И после этого меня отправили на флагман Балтийского флота крейсер «Киров», где я и прослужил, но раза два в неделю я выходил на берег — работать: в тамошнем Доме офицеров был чудесный Кронштадский народный театр, играл там. Потом демобилизовался, вернулся в «свой» Театр Моссовета и понял, что мне чего-то не хватает. Между тем все поступления в актёры уже закончились. И тут я увидел студию Московского театра кукол (вот этого самого, где мы с вами сейчас). Пришел. Набор тоже закончился, но им страшно нужен был начальник осветительного цеха и художник по свету. А у меня, слава богу, уже и опыт хороший. Короче говоря, меня приняли в актёрскую Студию с условием, что я буду здесь работать. Я пошел, потому что просто учиться мне было уже нельзя — семья. И я здесь работал, и работал неплохо.

В 70-х годах в театр приехала большая комиссия из главных режиссёров московских детских театров, и все они, посмотрев спектакли, утверждали, что я лучший художник по свету Москвы (мне бы, конечно, хотелось, чтобы они утверждали, что я лучший актёр). Получив актёрский диплом, решил поактёрствовать — пошел на эстраду к замечательной актрисе Марте Цифринович в отдел сатиры и юмора Москонцерта и поработал с ней с год. Честно говоря, мне было очень скучно, я понял, что актёрская работа на эстраде не моя, выступать с одним и тем же номером всю жизнь не хотелось. Но ещё работая в Московском театре кукол, я поступил на театроведческий факультет ГИТИСа к первому завлиту Художественного театра Маркову Павлу Александровичу — выдающемуся театральному критику и театроведу, легенде отечественного театра. Павел Александрович меня приметил и говорит: «Знаешь, Борь, я тебе посоветую — иди в куклы! У тебя получается о куклах интересно писать. Ниша свободная, никто этим серьезно не занимается — ни теорией, ни историей, ни критикой кукольной». Так я стал куклами заниматься.

Где-то на четвертом курсе ГИТИСа стал завлитом Московского областного театра кукол. Работа была роскошная, потому что там был хороший главный режиссёр. Он мне позволял практически все. Московский областной театр кукол находился тогда на Большой Коммунистической улице на Таганке, которая сейчас улица Солженицына.

—Думаю, что «завлитствовать» к вам туда с не меньшим удовольствием приходили толпы интересных людей.

— Веселая, интересная была жизнь. Я тогда много работал как театральный критик: писал в издания «Советская культура», «Театральная жизнь», «Театр», где Михаил Ефимович Швыдкой был ответственным секретарем. Время было фантастическое: мы прилетали на Сахалин или во Владивосток на 4-5 дней, потом я возвращался в Москву, отмечался у директора театра, что я здесь. Говорил, что завтра у меня сложности — надо дома побыть, поработать, и летел в Калининград смотреть театр. Причем не куклы — смотрел всё: и оперу, и балет, и драму.

— Это вы смотрели для себя или чтобы писать?

— Это была профессия и для души, и для заработка. Но куклы мне были интереснее всего. Казалось (и сейчас кажется), что это наиболее перспективный вид искусства, который более других отвечает нашему нынешнему странному времени.

— Почему?

— Ещё Свифт на это ответил, сказав, что театр кукол был, вероятно, изобретен для того, чтобы показать всю странность человеческой жизни, которую мы сегодня ощущаем всё больше и больше. Кроме того, через куклу как модель очень легко оценить и понять людей, человека, время...

Полную версию интервью читайте на сайте «Вести.ру».