Упражнение в безумстве: кафедра ИФЛИ о вреде наркотиков и алкоголя

Уважаемые слушатели!

Кафедра ИФЛИ представляет видеозапись круглого стола на тему «Культура на маргиналиях эксперимента: наркомания как социальная проблема и субкультура».

Алкоголизм и наркомания пробиваются в ведущие темы литературы ХХ века. Тема пьянства во многом пребывает в пределах намеченной ХIХ веком традиции и иллюстрирует идею сомнения в законосообразности сущего. Тема наркотиков напрочь отвергает необходимость выстраивания любых (ложных или истинных) композиций сомнения; не воспринимает природу, социум или человека как проблему, не побуждает испытывать чувство вины или страдания. Наркотики позволяют достигнуть полного освобождения от условностей морали через смирение перед относительным, и посредством воспарения духа над бренностью запретов тела и мира.

Наркотики изменяют и механизмы самоописания, и ландшафты, открывающиеся перед искусственным видением героя; выводят взгляд за пределы глаза, осязание за пределы кожи. Наркотики привносят в литературу особую процедуру подсматривания за самим собой – не заинтересованный ничем взгляд обозревает человека как текстуру бытия. Пьяное же видение в этом смысле более гуманно, так как основывается на чередовании вспышек откровений, даже если они неизменно фиксировали торжество дисгармонии.

Пьянство и наркотики вступают в конкурентную борьбу с человеком не на жизнь, а исключительно на смерть. Битва литературных моделей подкрепляется и реальностью. Создается феноменальная ситуация. Классические конфликты литературы прошлого – долг и честь, гений и злодейство, любовь и неискренность – при всей своей популярности у читателей ХХ столетия не подразумевают обязательного следования им в жизни: кто как может исполняет свои семейные, гражданские, творческие функции. Алкоголь и наркотики отличаются от известных литературных моделей тем, что они становятся привлекательными для их использования в реальности. Чтобы научиться любить – надо воспитать душу, для творчества необходим талант; а для водки и наркотиков не нужно ничего, кроме слабомыслия и безволия. Если раньше культура поставляла жизни идеальные примеры для подражания, то теперь жизнь с иронией посматривает на искусство, в поисках новой занимательности экспериментирует с мотивами, которые в реальности стали чем-то обыденным и привычным.     

Алкоголь становится самым распространенным инициатором вдохновенного труда, он конкурирует с эротической страстью и во многих сюжетах вытесняет тему любви. Культура в описании мира ищет сильные мотивы и образы, цель которых предложить читателю репертуар исключительных средств, способных создать искусство. Поначалу алкоголь является одним из эффективнейших способов ревизии моральных и физических законов. Однако достаточно культуре открыть Восток, и водка теснится под натиском более изысканных средств раскрепощения душевных фибров. В литературу входят наркотики. Начинается драматическая история освобождения от дисциплинарных норм морали, обернувшаяся поражением человека и частично самого искусства.     

Литература открыла в наркотиках то, что настоятельно требовала от алкоголя – преодолеть границы между чуждым, непонятным миром и творческой личностью, возжелавшей познать и на себе испытать новые принципы узнавания себя во всем. Наркотики усилили иллюзию высвобождения мира из оков физических законов, механистических и враждебных, они дали культуре инструменты познания Бога, а затем вытеснили и его самого. Наркотики разбудили новое, еще неведомое чувство, заставили мир предстать в оргиастических картинах. С их помощью человек познал метафизику собственной души, выложил из её фрагментов фантастический орнамент причудливого ландшафта, который был виртуозно обустроен срифмованными классическими оппозициями. Сверхъестественный мир запредельности души стал обитаемым.

Наркотики не менее опасны, чем алкоголь, их воздействие на психику человека (литературного героя) отличается тем, что они чудовищно укрупняют каждый элемент воспринимаемого мира, уравнивают в масштабах главенствующие принципы мироздания и самый произвольный знак периферии. Цельный мир дробится и разрушается, бессмысленно размножающаяся наркотическая реальность захватывает человека, размельчает его на микроскопические метафоры. Соответственно меняется и композиция отношений человека с окружающими. Исповедальное актёрствовали пьяницы вытесняется желанием опиумиста стать не только участником, но композитором событий.

Познав наркотики, литература освобождается от романтического любования экстазом зрительного зала, благодарного актёрам за представленное искусство. Культура обнаруживает различие в источниках возбуждения: актер погружается в опиумное ощущение вовлеченности в самоценную чистоту жеста, слова, трюка. Зритель же опьяняется искусством исполнителя и собственной принадлежностью к толпе – это грубая коллективная попойка, стихийное осознание своей брутальности, она импульсивно принимает и безотчетно отвергает, её правота заключается в том, что она выражается многими. Начинается противостояние, границы которого совпадают с контурами рампы.

Метафоры опьянения опиумом и вином теперь констатируют факт отчуждения индивидуальной психологии актёра от коллективного бессознательного публики. Актёр погружается в текст бессмертного искусства, чтобы действовать в нём соответственно предписанному автором сюжету, раствориться в котором можно только в том случае, настаивает литература натурализма, если прибегнуть к помощи опиума. Зритель же, не имеющий в качестве поводыря текста роли, терпит поражение в понимании предвечного мира, опьяняет себя ощущением принадлежности массе, аплодисментами, слезами и жестокостью мстит себе и непонятному искусству, одновременно ощущая свою подчиненность зрелищу и господство над искусством.     

Романтизм обожает состояния опьянения независимо от источников – любви, алкоголя, наркотиков. Следуя этой ориентации культуры, актёр бессознательно ввергает себя в психофизическую агонию вдохновенного опьянения. И не хочет он знать того, что литература, родившая мифологию вдохновенного пьянства, уже исчерпала потенциал её сюжетики, отбросила её за ненадобностью и сама печально вздыхает над модой, которую ввела в бурную эпоху борьбы, обещавшая окончательно раскрепостить человека от сковывающих его пут материального мира. Наркотики поначалу с легкостью справляются с задачами, не решенными водкой.

В литературе тема наркотического опьянения не часто обручается с образом актёра.  Эксперименты натурализма, а затем эстетизма, постепенно заходят в тупик. На наркотики возлагалась функция расслабляющего и тонизирующего средства, и она не оправдала себя. Слишком затруднительным было её представление на сцене и слишком опасным оказалась любовь к наркотикам в жизни. Театральный сюжет с испугом отшатнулся от «искусственного рая» и возвратился к уже испытанным мотивам – любви и водке. Фабулу сценической игры в состоянии наркотического опьянения литературе так и не удалось разработать. Иногда, но очень редко, наркотическая образность допускается в театральных текстах  («Меня тянуло в театр, как морфиниста», признается герой «Театрального романа» М. Булгакова), однако она не приживается в теме, слишком деструктивным видится культуре возвращение героя в реальный мир из состояния парения души в сферах изощренной фантазии. Наркотический сюжет начинает использоваться в очень скромной дозировке в качестве одного из вариантов драматического возвращения актера из мира искусства в реальность и наоборот.  

Забывается чистота театрально-циркового эксперимента, предложенного культурой ХIХ столетия. Наркотики награждаются функцией уравнителей стимулов творить и воспринимать искусство. Образ опиума перестает выполнять задачу индивидуального раскрепощения творческой энергии, срастается с мотивом деструктивной оценки мира и вакханалией вызова. Утрачивается потенциал наркотической темы искусства – она распрощается с риторическим опытом моделирования художественных натур, становится инструментом провокационного насилия над моралью. Наркотики вытесняют из мышления обременительное и опостылевшее «я». Установка на обретение «иного сознания», «параллельного сознания» разрывает классические представления о религии, философии и эстетике театра, отдавая во власть опьяненной интуиции все то, что всегда принадлежало сфере моральных констант. Проблема покидает искусство и перемещается в социальную реальность, предстает объектом рассмотрения уже не литературы, а уголовного кодекса.

Видеозапись доступна к просмотру на канале ГИТИСа в YouTube.