Юрий Бутусов: В ГИТИСе я хочу вести своих студентов в направлении счастья, хочу сделать их содержательными людьми

Спектакли главного режиссёра Театра им. Евгения Вахтангова, мастера режиссёрского факультета ГИТИСа Юрия Бутусова – цельные художественные композиции, которые рождаются от раздражения. Конечно, это условность, но именно она помогает Бутусову творить, всё время находиться в поиске и исследовать театр. О статусе профессии, актёрском образовании и ошибках современных драматургов Юрий Бутусов поговорил со зрителями Платоновского фестиваля искусств на творческой встрече.

– Юрий Николаевич, актёры часто воспринимаются как заложники художественных замыслов режиссёров. Для вас актёр – функция или же он имеет право на свободу самовыражения и фантазию в рамках своей роли?

– Актёр для меня не может быть функцией, потому что режиссёры – гораздо большие заложники актёров, чем кажется. Я часто слышу, что актёры зависимы от постановщиков, но это работает в обратную сторону гораздо сильнее. Если с тобой рядом нет человека, который может находиться в диалоге с тобой, понимать тебя, быть твоим свободным соавтором, всё остальное бессмысленно. Никакая режиссёрская конструкция не может существовать сама по себе. Хотя, наверное, разделение, о котором вы говорите, существует, но к моему театру оно не имеет никакого отношения.

При этом я – не раб актёра. Если актёр принимает мою веру и желание что-то сказать, то из этого может что-то получиться, но бывает, что ничего не выходит, потому что я выбрал не того актёра, ошибся с выбором режиссёрской конструкции – разные могут быть причины. Тогда спектакль быстро умирает. Но в театре есть тело, кровь, сердце. И его сердце – однозначно актёр.

– Вы работаете и с классикой, и с современными пьесами. В чём разница режиссёрского подхода к текстам?

– Классика перестаёт быть мёртвой, когда ты относишься к ней с небрежностью, со свободой. Когда ты её не боишься, она может открыться тебе разными сторонами и смыслами, и они могут засверкать по-особенному. Когда ты встречаешься с современным материалом, к нему нужно быть внимательным, ценить его. И только потом, когда он разрастётся, то тоже, возможно, станет классикой.

В то же время есть пьесы, которые, как мне кажется, замкнуты в себе, они как единые структуры. В этом особый интерес нашей профессии – дать им воздух, «раздышать» их. Пьеса Зеллера «Сын», спектакль по которой я показал на Платоновском фестивале, очень сюжетна, хотя в ней нет шекспировских философских и лирических отступлений. Они не заложены, но внутри они есть. В пьесе есть какая-то скупость формы, и мне хотелось дать этому воздух, выйти за рамки сюжетного треугольника.

– Какие у современной драматургии вы наблюдаете проблемы?

– Никто не знает, что с ней делать, и она остаётся замкнутой в лабораторной системе. Современную драматургию играют в малых пространствах и не дают ей выйти на большую дорогу. А это приводит к тому, что драматурги начинают отвечать на этот запрос, и режиссёры привыкают к этому, перестают думать о том, что там заложены какие-то интересные смыслы, способные работать не на сотню человек, а на тысячу.

Я думаю, что должно сформироваться движение режиссёров, которые будут работать с современными текстами на больших пространствах. Когда драматурга включат в эту орбиту, качество драматургического текста может стать другим. Для меня настоящий театр – театр больших сцен, большого количества зрителей. Это же иной масштаб! Хотя, конечно, и камерные постановки могут быть интересными – и примеров масса. Но для меня театр схож с церковью – в том, что если все сделано правильно, то происходит объединение людей общим чувством. И это чувство ничем нельзя подменить, ни одно искусство больше не имеет такой силы.

– Режиссёр в современном театре имеет абсолютную власть над текстом – может его сокращать, переставлять его части местами, даже переписывать. Интерпретирует его как хочет. У всевластия режиссёра есть ли граница?

– Никаких красных флажков не существует, их и не должно быть в нашем деле. Существует некое поле культуры, в котором создает тот или иной режиссёр, а зритель вправе сделать свой выбор – войти в диалог с режиссёром этого «поля» или не ходить на его спектакли. Если вам кажется, что это плоско, бессмысленно, сделано ради эпатажа – а зрители способны это почувствовать, то не ходите. Я тоже не люблю, когда меня держат за дурака. Но границы… Вы призываете к цензуре?

Я за тот театр, который призывает к диалогу, у которого есть достоинство. Зрители всегда понимают, когда сделано, возможно, неправильно, но честно, но бывает и наоборот. Вокруг нас это бесконечно. Хотя, знаете, кто-то так может и про меня сказать. Мир огромен, в нём полно всего. Я в театре делаю выбор: если это интересно, если в нём настоящее, несмотря на какие угодно преобразования, я туда пойду и сделаю свои выводы.

Но нет никаких правил. Не всегда те ходы, которые предлагает режиссёр и которые не соответствуют вашему видению, не имеют смысла. Необычное видение может открыть новые смыслы. Режиссёр – это авторская профессия, а не обслуживающая. Мне не интересно заниматься этой профессией, если я не имею права на художественное высказывание и собственное понимание текста. Я стараюсь, чтобы моё понимание было содержательным. Мне кажется, что уже сформировалась какая-то зрительская оголтелость в своём праве судить. А я хочу диалога, я хочу, чтобы меня тоже учитывали. Я говорю не конкретно о себе в данном случае, а в целом о режиссёрской работе.

– Вы набрали свой первый курс в ГИТИСе. В каком направлении поведете студентов? Хотите в чем-то изменить современное актерское образование?

– Я хочу вести своих студентов в направлении счастья, я хочу сделать их содержательными людьми. Я думаю, что педагогика заключается в человеческом понимании. Я хотел бы, чтобы они стали людьми, которые выбирают театр, а не сериал, потому что только здесь происходит настоящее, остальное вторично.

В учении сегодня потеряна, на мой взгляд, педагогическая ответственность, не хватает строгости, мы стали бояться сделать замечание – это какой-то перекос для меня. И в этом теряется содержательный смысл, который существует между мастером и студентом в педагогическом процессе. Фундамент взаимоотношений сегодня – равенство и внимание, а не хватает игры, когда мы представляем, будто я – очень строгий мастер, а студенты – чересчур ученики. Это очень важное чувство, которое способно привести к свободе сотворчества.

Что касается профессии как таковой, то в мире существует огромное количество методик, все развивается, возникает новое. Студентам важно дать весь профессиональный инструментарий. Я, например, не обожествляю Станиславского, потому что есть еще Брехт, Шекспир. Это все разное, но все ценное.

– Как вы относитесь к платному актёрскому образованию?

– Плохо. Думаю, это даже не стоит раскрывать.

Источник: АГК «Горком-36»